Кейт Вильхельм

Кровь Земли

– Обалденный сценарий! – вещал он с энтузиазмом в своем захламленном офисе. Стены были увешены старыми фотографиями Морта со знаменитостями, старинными приятелями и давно вышедшими из моды старлетками … Рабочий стол был загроможден до потолка бумагами, и создавалось ощущение, будто к ним не прикасались со времен последнего большого землетрясения в Лос-Анджелесе. Морт, толстый и краснолицый, потягивал содовую из банки.

– Вот представь: отпадная, роскошная цыпочка в бегах, и вдруг около заброшенного города у нее что-то заклинило в машине. Тогда она заходит в город, думая, что в нем живут люди. И тут начинают происходить таинственные вещи.

– Гигантские монстры? – предположил я.

Он покачал головой.

– Никаких монстров, никакой расчлененки, никаких вытекающих мозгов. Не такого рода фильм. Психологический триллер. Понимаешь, что я хочу сказать?

Конечно, я все понял: просто у Морта был не такой бюджет, чтобы тратиться на спецэффекты.

– От кого же эта цыпка удирает?

– Не важно. От сволочного мужа, от папарацци – от кого угодно, с кем зритель сможет себя идентифицировать. Может быть, она стырила деньги из банка, или что-то вроде того. Придумывать сюжет я предоставлю Майре.

Майра была его любимым сценаристом, а также его женой.

– Не умничай, Джексон. Все, что от тебя требуется, это город с привидениями: несколько заброшенных домов и побольше теней. Только, бога ради, следи, чтобы в кадр неба не попал след от самолета! Наша девочка – фигуристая, соблазнительная, в здравом уме, без всяких заморочек, но впечатлительная, короче, нервишки у нее пошаливают. Кругом происходят странные вещи, и оказывается, что в городе действительно водятся привидения, или ей только так кажется. Понимаешь, о чем я?

Он с шумом высосал остаток содовой, и бросил банку в корзину для бумаг. Проблемы утилизации отходов его не волновали.

– Мне нужен не обычный образ города с привидениями, который уже до дыр заездили, а что-то оригинальное, свеженькое!

Я порой скучал по Дженни, теперь уже не так часто – лишь иногда, когда уезжал, на полевые разведки, вроде этой. Она была прикольная, с ней было весело путешествовать. Доморощенная королева, фоторепортер… Мы с ней сразу сошлись, и тут же у нее появилась идея-фикс: поехать на Бетси в Голливуд. Там я найду работу в солидной студии, а она будет делать карьеру кинозвезды. Она успешно шла вперед по своей дороге, не смотря на то, что порой приходилось делать крюк через спальни разных продюсеров и режиссеров. А я узнал, что в Голливуде фотографов столько же, сколько наркоманов, а может быть, и того больше. Такова жизнь!

Я съехал с главной дороги на проселок, и теперь мне предстояло найти развилку, от которой одна из дорог вела бы к безымянному городу-призраку, прямо так и обозначенному на карте: Город-Призрак. Но я уже потерял надежду найти развилку, впрочем, как и сам город. Казалось, что пути не будет конца. Грунтовая дорога вилась вокруг валунов, пересекала сухие русла, на ней попадались довольно большие выбоины. Но мне было уже наплевать. Если будет развилка, то я сверну, а не будет – я, в конце концов, остановлюсь, прогуляюсь пешком, отщелкаю несколько кадров, чтобы показать Морту, что я все-таки старался, поем, посплю и утром отправлюсь в обратный путь. Раз это все равно был пустой номер, то какая разница?

Друзья и подружки постоянно твердили, что у меня есть одна проблема… Говорили об этом по разному, но смысл был один: ноль амбиций; человек без воли, ленивый, инертный, безразличный. Вот и теперь мне было абсолютно наплевать.

Со всех сторон громоздились плоские холмы, столовые и обычные горы, кое-где их склоны были покрыты лесом. Но там, где я ехал, растительность была блекло-серого оттенка, земля – серовато-коричневая, все в пыли, и ни деревца! Точь-в-точь равнины Серенгети, только звери еще не успели забрести.

Вот показалась развилка - едва приметная колея, ведущая влево. По ней никто не ездил, по всей видимости, уже полвека. Извилистая дорога шла под откос, не очень круто, то и дело теряясь из виду, и на резких поворотах требовалась осторожность. Я не отрывал глаз от дороги, пока она снова не выровнялась, затем замедлил ход и, в конце концов, остановился.

Я оказался в долине, имевшей форму глубокой чаши со скалистыми склонами; у задней стенки, где-то в миле отсюда – столовая гора. Посреди долины стоял Город-Призрак. И эта гора, чьи лесистые склоны грозно вырисовываются за ним, должна будет заслонить собой садящееся солнце; тень поползет на город, пока не покроет его целиком, в то время как остальная местность останется залитой солнечным светом.

Пока я закончил осматривать Город-Призрак, пока приготовил себе ужин, кругом стемнело. Все города-призраки однообразны: у домов, как правило, окна без стекол, а двери вышиблены. Одни уже совсем обветшали, другие еще держатся, иные кажутся целыми, если, конечно, не обращать внимания на то, что у них рухнула задняя стена.

Этот город ничем от них не отличался: то же запустение, те же развалины, везде пылища, в углы зданий надуло горки песка и в щелях оконных рам свистит ветер. Люди пришли, построили дома, потом ушли. В том, что они ушли отсюда, нет ничего странного: а что их здесь могло удержать? Загадка в том, что их изначально сюда привело. Может, это были золотоискатели, которые прочесывали окрестные горы в поисках золота и серебра?

В ту ночь я спал под открытым небом и слышал то завывания и лай койотов, то крик совы, то хлопанье крыльев какой-то неведомой птицы. Едва лишь занялся рассвет – я уже был бодр и весел. Песни жаворонка на восходе солнца окончательно меня разбудили. Чудесно, подумал я. Просто чудесно!

В то утро я отснял три пленки: бархатистые утренние тени, серебристые стволы деревьев под позолотой холодных утренних лучей, завитки пыли, казавшиеся осязаемыми в солнечном свете. В общем, кадры что надо! Осторожно ступая, снял также на видео пару домов, салун, почту или что-то в этом роде, лачуги…

Чуть позже я планировал найти точку, с которой бы идеально получились снимки тени, пожирающей город-призрак, а также сделать несколько фотографий в ослепительном полуденном блеске. А с первыми лучами следующего дня я бы вскарабкался на гору и запечатлел город, возникающий из ночной тьмы.

“Ухватить движение теней так, чтоб они появлялись и уходили”, – думал я, вынимая из чехла свой широкоугольник: при помощи длиннофокусного объектива я планировал отыскать тропку, которая вела бы к вершине горы. Я подумал, что если тут жили золотоискатели, то они наверняка туда забирались, и моя профессиональная камера позволит обнаружить проложенную ими тропинку, даже если по ней никто не ходил уже полвека. Я установил аппарат на подоконнике одного из разрушенных домов и начал всматриваться в склон через видоискатель. Но то, что я увидел, не обнадеживало: крутые скалистые осыпи вокруг базальтовых столбцов, а наверху – редколесье. Я продолжал искать, и вдруг уставился в одну точку.

Не знаю, сколько кадров этой женщины я нащелкал, потому что делал это на автомате. “Что бы все это значило?” – удивился я. Не могла же она и впрямь увидеть меня оттуда! Ведь я находился внутри здания, в тени, чтоб не зажариться в этом каменном мешке от солнца, которое начинало припекать уже не на шутку. К тому же, от меня до горы была целая миля. А сама женщина находилась на высоте, по крайней мере, тысячи футов! Но, тем не менее, она помахала рукой! “Наверно, кому-то другому – не мне”, – утешал я себя.

Я занялся бытовыми мелочами, съел свои сэндвичи в одном заброшенном доме; затем принялся бродить, пока не нашел удобный ракурс для съемок тени, пожирающей город, и пустился в обратный путь, к моей Бетси, ни на миг не выпуская из вида гору.

Я бросил в рюкзак пару яблок, несколько шоколадных батончиков, бутылку воды про запас, еще одну пристегнул к поясу и пустился в путь. Все оказалось не так трудно, как я ожидал: каждый раз, когда взобраться еще выше мне казалось нереальным, я находил обходной путь. Так я постепенно лез вверх, мимо можжевеловых деревьев, а под конец вышел к смешанному лесу из реденьких сосен и можжевельника к вершине, где ухабистая местность немного выравнивалась, выдаваясь над Городом-Призраком. Именно здесь я и видел женщину. С этого выступа очень удобно осматривать город, мрачно подумал я, но пытаться снять отсюда восход солнца – дохлый номер. Оно затопит город светом, как прожектор. Я бросил рюкзак в тень сосны и стал критически оценивать местность: севернее надо бы встать, не здесь. Базальт вовсе не был твердым, как казалось снизу. Тут была осыпь четыре или пять футов шириной, затем ложбинка, наполненная землей, дальше снова базальт. Из этой ложбинки сиротливо торчали несколько диких цветков. Сейчас вид у них был печальный, но, несомненно, ранней весной они цвели, а теперь доживали свой век. Базальт раскалился как сковородка.

Держась под соснами, я пошел вдоль горного обрыва, который ломаной линией огибал город. То углубляясь в лес, то снова выходя к обрыву, исследовал я склоны, пока не нашел точку, в которой солнце бы светило на меня под углом, и, довольный, пошел обратно. Когда моим глазам открылся базальтовый выступ, я снова остановился. Она сидела на коленях в той самой ложбинке с землей. Должно быть, услышала меня в тот самый момент, как я ее увидел; подняла испуганные, встревоженные глаза. Ее лицо было потным и грязным, одежда – в непотребном виде: желтовато-коричневая рубашка с порванным рукавом была забрызгана снизу грязью; штаны цвета хаки и тяжелые ботинки выглядели так, будто ей их выдали в армии. Черные и короткие волосы, глаза – ярко синие, она выглядела прекрасной и дикой. Рядом с ней лежал рюкзак, размером вдвое больше моего. Непроизвольным резким движением она схватила его и крепко прижала к себе.

– Расслабься, – сказал я, боясь напугать ее еще сильнее. – Я тебя не трону. Откуда ты и что ты здесь делаешь?

Она бросила на меня отчаянный взгляд, затем сказала:

– Смотрю на пенстемоны.

– Это такие цветы?

Она утвердительно кивнула. Соврала, но я не стал с ней спорить.

– Вон там лежат мои вещи. Я не буду к тебе приближаться, только пройду туда и сяду. Ладно?

– Конечно, – прошептала она, – я сейчас уйду.

– Нет, я хочу сказать, что пойду своей дорогой и оставлю тебя в покое. Но сначала посижу в тени, ну, там, пожевать яблоко, глотнуть воды. С тобой все в порядке?

- Да, все в порядке.

Она с трудом поднималась на ноги, и опять стало видно, как ей больно. Она двигалась так, будто болела каждая клеточка ее тела, и когда, наконец, встала, то покачнулась, как прежде… Я подбежал к ней, схватил под руку, затем отвел в тень сосны и бережно усадил на землю.

– Ты нездорова, – сказал я, усевшись рядом. Вблизи она выглядела старше, чем я думал: на вид ей было, может, лет сорок. Я протянул ей бутылку с водой. Несколько секунд она смотрела на нее, а когда я поднес свою бутылку к губам и отпил, она сделала то же самое.

– Ты одна там, наверху? – спросил я ее.

Она показала на лес. “Опять гонит”, – подумал я.

– Хочешь яблочка? – Я вынул из рюкзака два яблока и предложил угоститься. – Ты должна отдохнуть немного перед тем, как идти в свой лагерь, – сказал я. Она нерешительно посмотрела на яблоко, затем взяла, впилась в него зубами и закрыла глаза. Может, ей больно есть? Или она голодает? Трудно сказать. Мы молча продолжали грызть яблоки.

Потом я достал шоколадные батончики и один протянул ей.

– Я Джексон Бетц, - представился я.

– О! Вы …

Я ждал, что она скажет.

“Значит, она меня и раньше знала”, – подумал я, наблюдая, с какой убийственной осторожностью она разворачивала батончик – будто бы это была самая драгоценная в мире вещь. Оголодала, решил я.

– Ты сегодня что-нибудь ела?

Она отрицательно покачала головой и приступила к шоколадному батончику. Видя с каким аппетитом она его уплетает, я решил дать ей и второй.

– Я принесу сюда твой рюкзак, – сказал я и встал, чтобы пойти за ним.

С базальтового выступа я смотрел на долину, на Город-Призрак и недоуменно качал головой. Как она могла высмотреть меня оттуда? К тому же я стоял в тени! Орлиное зрение? Я знаю, что у нее не было бинокля. Но как-то она увидела меня и мою видеокамеру! А фамилия Бетц бог весть какая известная – только мне и моим друзьям. Я поднял ее рюкзак и поинтересовался, чем же он набит: чудовищно тяжелый! Я перенес его в тень и снова сел.

– Ты – ботаник? – спросил я, протягивая ей еще один шоколадный батончик.

– Нет, – она посмотрела на засохшие цветы и быстро сказала, – это просто хобби. Затем развернула батончик и принялась за него с таким же сосредоточенным выражением лица.

– Наверно, у тебя есть имя, – предположил я. Она улыбнулась: “Мария”. Ее зубы были испачканы шоколадом.

– А я – Джексон. Но, послушай, Мария, ты сейчас не в той форме, чтоб по горам лазать. Через пару минут я отведу тебя в твой лагерь, идет?

– Нет. Со мной все в порядке. Просто я была голодна, да еще эта жара… Вот и упала. Немножко болит, но ничего серьезного. Я вполне оправилась.

– Но я же видел, как ты приволакивала ногу. У тебя наверняка перелом или растяжение…

Три выстрела, один за другим, взорвали тишину. Прокатились эхом по холмам, по скалам, из ниоткуда. Я переполошился, вскочил, решив, что кто-то обстреливает мою Бетси. Но если я был только переполошен, то Мария была в паническом шоке. Она выронила недоеденный батончик и крепко обхватила руками рюкзак, будто он мог защитить ее от пуль. Я глянул с выступа вниз: долина такая же безмолвная, пустынная – как и всегда. Бетси нетронута. Я с облегчением повернулся к Марии. Но ее и след простыл.

Я молил Бога, только бы она не наткнулась в лесу на людей с винтовками, и стал ее искать. Кликнул ее имя и отправился в чащу – от дерева, под которым мы сидели. Она не могла уйти далеко – тем более с таким тяжеленным рюкзаком и раненой ногой, но никаких ее следов я не нашел, не слышал и чтоб кто-то тащил рюкзак сквозь заросли сухой осоки и шалфея.

Я рыскал очень долго, затем бросил эту затею и вернулся на выступ, сильно подавленный. В то же время меня переполняло бешенство. К этому добавилась еще и тревога, когда я осознал, что не только не обнаружил следов ее бегства, но и даже не видел, как она сюда забралась – никакой тропинки к выступу не нашел. Как следопыт я, прямо скажем, не Дэниел Бун. Но всё же заметил осколок стекла – а прежде, перед тем, как я сам его разбил, там ничего не было.

Я взглянул на полоску земли, двадцать футов в длину, два-три фута шириной, самое большее, но она ни о чем мне не говорило. Девушка, похоже, рылась там, по крайней мере, местами земля была разрыхлена. Может, искала семена? Я пнул завядший цветок, закинул рюкзак на плечи, доел остаток шоколадного батончика и отправился назад в Город-Призрак, к моей Бетси, по пути мысленно переписывая сценарий Морта. Вот парень входит в город и тут начинаются таинственные вещи.

Было 4.30, когда я вернулся в город, разгоряченный, усталый, злобный как гремучая змея, безумный, как пьяный кот. Даже не на кого наорать, и некого поколотить. Я побродил немного среди руин, посшибал какие-то доски, посмотрел, как обрушилась стена, потом сел и уставился на гору. Было еще слишком рано, чтоб идти на выбранное мной место и снимать тень, пожирающую все на своем пути, но слишком поздно, чтоб вздремнуть, да и слишком жарко, чтобы двигаться. Я просто сидел и глазел на гору. В лесу Мария ориентировалась лучше, чем я, и могла ускользнуть без проблем. Но с больной ногой и примерно 50-фунтовым рюкзаком? “Да-а” – проворчал я тихо себе в ответ.

Я приладил “Никон” к подоконнику, как и тогда, нацелил объектив на обрыв и то и дело вглядывался в него, с каждой минутой все сильнее ругая и ее, и себя.

Я немного соснул, потом стряхнул дрему, изучил выступ еще раз, окончательно проснулся и встал. Передвинул Бетси, чтоб не попала в объектив, зарядил цифровую пленку в видеокамеру. Мельком подумал об ужине, но решил не готовить. Уж больно жарко. Снова осмотрел гору, скорее машинально, нежели по какой-то еще причине – там все равно смотреть не на что. Но на самом деле было, на что… Я увидел, как она возникла из тени и направилась к ложбинке с землей. Она привела себя в порядок, оделась во все чистое – на ней те же штаны цвета хаки и та же рубашка, только аккуратно заправленная. Она была очень стройна. Должно быть, приняла большую дозу обезболивающего, а может, просто в тот раз искусно притворялась. Она ступала легко, грациозно, рюкзак, затянутый ремнями на спине, не причинял ей видимой боли.

Она огляделась кругом, сняла рюкзак, положила его на землю и опустилась на колени – точь-в-точь как тогда. Ее рук не было видно, но мне показалось, что она копала. Я с бешеной скоростью щелкал один кадр за другим. Внезапно она перестала двигать руками, взглянула вверх и дико завертела головой. Вскочила, схватила рюкзак и помчалась. И вдруг остановилась как вкопанная: из тени ей навстречу шагнул мужчина с ружьем. Она круто развернулась и рванула в другую сторону. Появился другой мужчина, тоже с ружьем. Ее окружали. Она стала спускаться по склону горы. Я выскочил из дома, размахивая руками и вопя что есть мочи, и побежал к ней.

Она карабкалась вниз в поисках опоры, обхватив одной рукой рюкзак, а другой цепляясь за камни, стебли шалфея и все, что попадалось под руку, и скользила. Наконец, смогла удержать равновесие, перевела дух и опять стала сползать вниз. Прозвучал еще один выстрел – справа от меня. Я обернулся как раз вовремя, чтоб увидеть третьего вооруженного мужчину, стоявшего на высокой скале. Он выстрелил снова – не по горе, а прямо вверх; я продолжал бежать. Люди, стоявшие на выступе, скрылись.

Теперь Мария слезала гораздо осторожнее, проверяя прочность опоры, но оттуда, где она была, спускаться было опасно. Она опять сорвалась, на этот раз проехав еще дальше, уцепилась, затем продолжила спуск. Я кричал ей, чтоб она остановилась, что мужчины сгинули и что таким путем спуститься нельзя, – все что только смог выпалить, пока, задыхаясь, бежал.

Она продолжала оглядываться на обрыв и сползать по склону горы. Мне оставалось пробежать не более 100 футов, когда она добралась до последней осыпи, высотой в 6 футов, и начала по ней спускаться. Мария вцепилась в свой рюкзак, пытаясь ухватиться за край осыпи лишь одной рукой, и сорвалась.

Я домчался до нее и чуть не упал рядом. Она была без сознания. Я задыхался. Пощупал ей пульс, затем ослабил затяжки ее рюкзака и снял его, чтоб не мешался: нужно было выяснить, цела ли ее шея, позвоночник или что-нибудь еще, что должно находиться в неподвижности.

Она простонала, но не шелохнулась. Потом я услышал мужской голос – совсем близко. Я не слышал, как он подошел. Он крикнул:

Я обернулся и увидел ковбоя, который слезал с лошади.

Кстати, ржания лошади я тоже не слышал. Он накинул веревку на валун и опустился на колени возле Марии. Этот был тот самый, что стрелял в небо.

– Не знаю, – сказал я. – Живая вроде. Ковбой не отпихнул меня, а деликатно отодвинул, и по тому, как он провел руками по телу Марии, заглянул в ее глаза и даже ущипнул – я решил, что это – эксперт и профи. Она дернулась в сторону, и он поднялся, довольный.

– Это твоя тачка там стоит? – спросил он. Я кивнул. – Отлично! Отнесем ее туда и забинтуем раны. У тебя найдется вода, бинты, аптечка?

Она была в оцепенении, но пришла в себя, пока мы несли ее в Бетси. Там мы ее уложили на постель. Я достал из шкафа аптечку, и ковбой принялся в ней рыться. Мария тем временем пыталась сесть, борясь со слабостью.

– Цыц, мисс, – сказал он. – Ты сейчас в безопасности. Я только осмотрю твои ранки.

– Нет, – закричала она. – Мне пора идти. Мой рюкзак! Где мой рюкзак! Пожалуйста, дайте его сюда!

Где же я его оставил? Думаю, у подножия той горы.

– Сейчас принесу, – сказал я. – Не переживай только, я мигом.

Я взглянул на ковбоя.

– Мэддокс. – сказал он. – Берт Мэддокс.

Мария издала приглушенный вскрик.

– Мэддокс! Ты Мэддокс?!

Если она знала о нем еще что-то, кроме его имени, она знала больше, чем я.

– Ладно, Мэддокс, если вы присмотрите за ней, я схожу за ее рюкзаком, пока не стемнело.

– Тогда и мою кобылу приведи, – сказал он. – Можешь вернуться верхом, если захочешь.

Он заморгал глазами так, будто чувствовал, как мало я смыслю в лошадях и как беспомощно я буду с ней возиться.

– Проще всего привести ее в поводу, – добавил он. – Она пойдет за тобой, как послушный щенок.

Когда я добрался до горы, то настолько устал, что хотел лишь сесть и сидеть так всю ночь. Я прошел три испытания: вскарабкался на гору, пробежал марафон, потаскал тяжести. Не хватало только пуститься вплавь. Но я так выдохся, что, положи меня в ванну, я ушел бы под воду и утонул. Я еле поднял рюкзак и выругался. Эту женщину, похоже, не учили грамотно паковаться. Я отвязал веревку с того камня, на который ее закинул Мэддокс, и пошел. Лошадь не шелохнулась, я выругался опять, теперь уже по её адресу, и тогда она сдвинулась. Хотел наподдать этой животине, но боялся получить сдачи. Кажется, ругань она понимала блестяще.

© Kate Wilhelm. The Earth’s Blood.